– Вижу, – ответил он, – Ты кто?
– Свои, – ответил тот, – Зови меня – Перс. Я в законе. Я здесь главный. Понял? Ты меня понял? Это – Хрущ. Тоже свой. Не сука. Понял?
– Понял.
– Молодец. А теперь обзовись. Ты кто?
– Тишка.
– Молодец, Тишка. Ты кто, Тишка?
– Майданщик я.
– Он наш, Хрущ. А ты в ведро… Теперь скажи, Тишка, что с тобой? Ты меня понял? Что с тобой случилось? На меня смотри. Только на меня. В глаза смотри.
– Звенит… Голоса.…Вокруг голоса… Я не знаю кто.… Не вижу, где.… Все базарят.… Все сразу… Страшный топот и голоса… Грохот… Ржут… В башке… Я не знаю, откуда… Голоса. Звуки. Вонь. Я больше не могу. Крыша едет…
– Все нормально, – заявил Перс, – С тобой все нормально. Выпей. Хрущ, еще воды. На меня смотри. Только на меня. В глаза. С тобой все нормально. Повтори.
– Со мной все нормально.
– Молодец. Не закрывай уши. Меня слушай. Что за голоса? Ты понял? Что это?
– Не знаю… Они внутри… Их много… Их очень много… Все базарят… У меня в башке… Я ухожу… Меня уносит… Я не знаю, кто я… Я больше не я… Я больше не могу… Крышу снесло, Перс… Я больше не могу…
– Сказал, в глаза мне смотри, – Перс отвесил Тишке оглушительную оплеуху, – В глаза, – ударил еще раз, еще, – Меня видишь? Видишь меня?
– Где я?.. Что я?.. Башню сносит…
– Ты здесь. В глаза смотри, – Перс звонко лупил Тишку по щекам. От каждого удара реальность зримого мира становилась все действительней, все приближеннее, все четче, – Я – настоящий мир. Я – правда. Я – истина. Понял меня? На меня смотри. Все остальное – чушь. Есть только я. Только я и ничего больше. Повтори.
– Ты – настоящий мир. Только ты и ничего больше.
– Молодец. Запомни это. Все остальное бред. Повтори.
– Все остальное – бред.
– Все голоса – бред. Нет никаких голосов. Повтори.
– Но я их слышу. Они во мне. Я никуда не могу деться. Я не могу их заткнуть.
– Можешь. Ты все можешь. Сожми зубы и повтори: я все могу. Никаких голосов нет. Я их больше не слышу. Повторяй!
– Я все могу. Никаких голосов нет. Я их больше не слышу. Я все могу…
Так, шаг за шагом, Перс определил в сознании Тишки ту самую исходную точку. Спорить с ним было бесполезно. Тем более, что-то объяснить ему. Медленно, но уверенно твердой рукой и сильной волей он выбивал из сознания сокамерника бредовые, по его мнению, иллюзии и наваждения, так что к вечеру тот нашел ту самую опору, способную стать отправным пунктом для дальнейшего освоения мира.
В результате усердного наставления Тишка понял главное – он не сошел с ума. Его убедили в том, что он находится в камере, за толстыми стенами и его окружают блатные. Страшные резкие, прибивающие к земле звуки исходят от железнодорожного вокзала, что находится рядом с линейным отделением милиции где, соответственно, располагается их камера предварительного заключения. Пугаться таких звуков нет никакого смысла. К ним нужно привыкнуть и терпеливо ждать, когда способность их слышать, как-нибудь сама собой не исчезнет. В равной степени необходимо свыкнуться и с резкими запахами. К великому своему огорчению он стал неожиданно различать их с невероятной остротой. В конце концов, звуки внешнего мира, ему удалось заглушить разжеванными из бумаги пробками, ввинченными в уши, а сильные запахи перебить крепким ароматом сального рукава собственного поношенного, но еще вполне крепкого пиджака.
Единственно, что все время заставляло его содрогаться, так это мысли Хруща. Тому все время хотелось выпустить кому-нибудь кишки. Но к утру его вместе с Персом увезли в следственный изолятор и, оставшись один, Тишка впервые за последние дни насладился относительным уединением и даже забылся коротким сном, полным голодного отчаяния и страха.
Все следующие сутки Тишка напрягал до точки кипения узкие извилинки своего маленького мозга, пытаясь сквозь нескончаемый гомон понять, что с ним произошло.
«Это какого черта со мной стало? – думал он, – Я сбрендил, кемарю, дал дуба, или лепило вширял мне дозу?».
Но найти вразумительного ответа ему не удалось.
* * *
Следователь ожидал Тишку в отдельном кабинете. Это был усталый мужчина средних лет, в поношенном сером пиджаке и клетчатой рубашке без галстука. Редкие сальные волосы, темные мешки под глазами, костистый нос, плохо бритые впалые щеки, просмоленные табаком зубы, жесткие тонкие губы и сдвинутая в сторону мятая гильза дешевой папиросы выдавали в нем советского трудоголика, слишком много времени отдающего работе и излишне усердного в выполнении своих служебных обязанностей.
Когда ввели Тишку, он был погружен в чтение какой-то лежащей перед ним бумажки:
«Задержанный Пеликанов, издеваясь над задержанным Заикиным, усадил того на парашу и два часа не спускал оттуда. В результате Заикину пришлось вызывать психиатрическую бригаду. Справка прилагается к рапорту. Дежурный, старшина Семенов Г. П., оторвал глаза от документа, внимательно посмотрел на доставленного: «Интересно, – подумал, – сразу будет из себя дурика строить, или немного погодя?» – и произнес уже вслух, доброжелательно:
– Здравствуйте. Проходите. Присаживайтесь. Как вы себя чувствуете? Курить хотите?
«Все папиросы у меня, гады, перетаскали. Скоро самому курить будет нечего. Будто на них деньги лишние выдают. Не успеваешь покупать новую пачку. А жена ворчит – денег на курево много трачу. Вот на них, урок, и трачу. Давали бы казенные, так и самим было бы легче. А что делать? Без курева нет балагурева. Ну, что молчишь, урка? Делаешь вид, что не понимаешь? Решаешь, с чего лучше начать. Ну, ну решай. Все одно тебе крышка».
Каждая мысль следователя отчетливо отпечатывалась в мозгу Тишки, словно он произносил слова громко и в самое ухо. Новое, необычное ощущение свободного проникновения в ранее закрытое, неведомое и запретное, оказалось сродни тому щемящему чувству покровительственного превосходства, всякий раз возникающему когда гладишь доверчиво подставленное мягкое брюшко котенка. Оно понравилось Тишке. Следователь словно оголился перед ним и, не замечая этого, продолжал играть роль короля.
– Давайте знакомиться. Меня зовут – гражданин следователь, – он вынул изо рта жеванную папиросу и окатил задержанного кислотным облаком гнилого утробного запаха, – Вы, я так понимаю, не новичок. Объяснять простые вещи – не нужно. Взяли вас с поличным. Краденые вещи изъяты. Свидетели дали показания. Так что, давайте не будем зря занимать время друг друга, морочить голову и такое прочее. Со мной это не пройдет. Я вашего брата насквозь вижу. Со мной лучше по-хорошему. Курить хотите? – снова отправил курящуюся папиросу себе в рот и подумал:
«Странный урка. Может и правда с головой не все дома? Смотрит, как рыба об лед. Ну, что молчишь? Давай, начни с чего-нибудь. Там, разберемся».
– Одно не пойму, – произнес вслух, – Что там у вас вышло с какой-то вещицей? Что вы там будто бы проглотили? Врачи вот были. Промывание делали. Говорят, процедуры всякие. Куда оно делось? Может ни чего и не было? – сощурил он хитрый глаз и подумал:
«Ну, давай, клюй. Скажи, что ничего не было. Что все ошиблись. Тут я тебя на чемодан и разверну в полный рост».
Тишка почувствовал, как следователь начал потеть. Как у него из под мышек и по спине потекли тонкие пахучие струйки. Как ароматно закурились несвежие носки в ботинках. И он даже натужно пукнул, выпустив тихое легкое облачко едкого сероводорода.
«Ну, ты – козел, – подумал Тишка, – Это западло, в хате смердеть».
Следователь выпучил черные глазки и выронил изо рта папиросу на пол.
«Что это было? – пронеслось у него в голове, – Кто это сказал? Что это у меня, с башкой делается? Спать надо больше. Заработался. Тьфу, черт. Пора в отпуск».
Он встал, налил из графина стакан холодной воды. Выпил.
– В молчанку играть будем? – спросил, возвращаясь к исходной позиции за столом, – Не советую. Улик более чем достаточно. Лучше скажи, что ты там с потерпевшим сделал? Почему он вдруг скончался так неожиданно? С кражей, допустим, все в порядке. Тут мне все понятно. А вот что нам с убийством делать? Это, я тебе скажу, другая статья. Убийство прокуратура ведет. Молчанием мы тут не отделаемся. Пояснить нужно. Будешь молчать, так я сам тебе поясню. Прямой вышак корячится, понял?
Он наклонился вперед и вперился в подозреваемого острыми взглядом.
«Что буркалы выкатил? – Тишка смотрел ему прямо в глаза, – Думаешь, я сявка и меня на понт можно взять? Дело состряпал, за хобот и на юрцы? Тороплюсь, аж вспотел. Кричать не буду. Дымок давай. Ну, что вытаращился?»
Следователь медленно вынул из кармана пачку папирос и протянул Тишке.
«Огонь», – мысленно добавил тот.
На стол легли спички.
«Бочары», – неожиданно приказал Тишка.
Послушно и безропотно слуга закона снял с себя часы и выложил перед вором.
